Er ist bestimmt wiederkommen!
Вспоминая никого, я кричал в полночном городе,
Под светом апельсиновых фонарей,
Думая пригласить тебя к серому костру моих мыслей.
Вспоминая никого, я хватал горстями палые лисья.
Вспоминая никого, я...
...Ночь черным бархатом упала на город. Отвоевать удалось только ржавый свет на зданиях, укрывший все церкви, соборы и размазанный по тусклому полотну реки. Холодный неон рекламы, распластанный рваным зигзагом по поверхности воды, всплески огня на площади... Спустя двадцать лет тебе перечитывать эти строки с монитора, одной рукой в рукописи, второй в кошке. А пока что город переполнил тебя восторгом, ночной мятой воздуха, сыростью реки рядом и черным визгом автомобилей. Ты с наслаждением вспоминаешь соответствующие главы из Ехо, где сэр Макс ровно так же гулял по городам, не заботясь о деньгах и сворачивая из одного места в другое просто по наитию, как будто перепархивая с ветки на ветку в ожидании выше всех оказаться при праздничном салюте.
Ровно также тебе не нужно ничего в этих охотящихся на тебя шоколадно-оранжевых сумерках, погрязнув в которых, уже не вырвешься из круговерти ночей. Днем тут собирается разный народ, крутит рукотворный огонь и преувеличенно-умышленно лениво прохаживается по набережной. А тебе взметает волосы ветер Кутузовского проспекта, ерошат лужи капли противного моросящего дождя, веером брызг отдается в асфальтовом безумии бег очередной машины, с долгим и пронзительным пением проносятся ватаги стрит-рейсеров, смешными кажутся оставленные в ночи рестораны - у кого-то причудливо под 45 градусов склоненные, стоят горшки с растениями, а кто-то унес каланхоэ. Когда-нибудь ты распрощаешься с этими ночами, они сумрачно кивнут тебе -"угу", и отступят очаровывать новых путников. Такие, как ты, им и нужны, и нет. Если ты откажешься от их апельсинов, - что ж, они совсем не против, они найдут себе нового ходока: почитателя зловеще качающихся над головой ламп для трамваев, перетянувших небо тонкой рябью проводов, и любителя подворотен, где апельсины с нетерпением пожирают ночные пришельцы, сгустки темноты.
Освещенные витрины магазинов в черном полумраке, клубы пара из приоткрытых канализационных люков, беготня огней по зданиям и редкие лампы на правительственных сооружениях. Подтаявшим мороженым оплывает Белый дом, увенчанный наверху приторно яркими клюквами огоньков. Медовые мосты, сизые дорожки света по спине рек. Красный проблеск буйка посередке реки, пустынные волны. В алых и синих каплях - Москва-сити: пешеходный мост закрыт в четыре ночи. Греется пламень Вечного огня, бархат ночи протапливают почти незаметные летучие мыши, запятыми рассекая ткань, а на Историческом дремлют грифоны и львы, серебрятся, поправляясь, пока рассвет не застал их за этим безобразием и не застиг врасплох, оставив их в таком же положении.
Куда не свернешь на Арбате - то подворотня. Стоит только от главной улицы отойти и приглядеться к арбатским переулкам: тихие и спокойные, они милостиво выдают два-три роскошных кадра, на которые ты любуешься и их же ловишь в объектив.
Ночь обрывается так же внезапно: вдруг прорываются шумные поливальные машины, и город стряхивает сон. А ты зарываешься в плед и греешься до часу или двух, набрав себе апельсинов долгой ночи, растянувшейся медовой каплей на ложке.
фото вечером
Под светом апельсиновых фонарей,
Думая пригласить тебя к серому костру моих мыслей.
Вспоминая никого, я хватал горстями палые лисья.
Вспоминая никого, я...
...Ночь черным бархатом упала на город. Отвоевать удалось только ржавый свет на зданиях, укрывший все церкви, соборы и размазанный по тусклому полотну реки. Холодный неон рекламы, распластанный рваным зигзагом по поверхности воды, всплески огня на площади... Спустя двадцать лет тебе перечитывать эти строки с монитора, одной рукой в рукописи, второй в кошке. А пока что город переполнил тебя восторгом, ночной мятой воздуха, сыростью реки рядом и черным визгом автомобилей. Ты с наслаждением вспоминаешь соответствующие главы из Ехо, где сэр Макс ровно так же гулял по городам, не заботясь о деньгах и сворачивая из одного места в другое просто по наитию, как будто перепархивая с ветки на ветку в ожидании выше всех оказаться при праздничном салюте.
Ровно также тебе не нужно ничего в этих охотящихся на тебя шоколадно-оранжевых сумерках, погрязнув в которых, уже не вырвешься из круговерти ночей. Днем тут собирается разный народ, крутит рукотворный огонь и преувеличенно-умышленно лениво прохаживается по набережной. А тебе взметает волосы ветер Кутузовского проспекта, ерошат лужи капли противного моросящего дождя, веером брызг отдается в асфальтовом безумии бег очередной машины, с долгим и пронзительным пением проносятся ватаги стрит-рейсеров, смешными кажутся оставленные в ночи рестораны - у кого-то причудливо под 45 градусов склоненные, стоят горшки с растениями, а кто-то унес каланхоэ. Когда-нибудь ты распрощаешься с этими ночами, они сумрачно кивнут тебе -"угу", и отступят очаровывать новых путников. Такие, как ты, им и нужны, и нет. Если ты откажешься от их апельсинов, - что ж, они совсем не против, они найдут себе нового ходока: почитателя зловеще качающихся над головой ламп для трамваев, перетянувших небо тонкой рябью проводов, и любителя подворотен, где апельсины с нетерпением пожирают ночные пришельцы, сгустки темноты.
Освещенные витрины магазинов в черном полумраке, клубы пара из приоткрытых канализационных люков, беготня огней по зданиям и редкие лампы на правительственных сооружениях. Подтаявшим мороженым оплывает Белый дом, увенчанный наверху приторно яркими клюквами огоньков. Медовые мосты, сизые дорожки света по спине рек. Красный проблеск буйка посередке реки, пустынные волны. В алых и синих каплях - Москва-сити: пешеходный мост закрыт в четыре ночи. Греется пламень Вечного огня, бархат ночи протапливают почти незаметные летучие мыши, запятыми рассекая ткань, а на Историческом дремлют грифоны и львы, серебрятся, поправляясь, пока рассвет не застал их за этим безобразием и не застиг врасплох, оставив их в таком же положении.
Куда не свернешь на Арбате - то подворотня. Стоит только от главной улицы отойти и приглядеться к арбатским переулкам: тихие и спокойные, они милостиво выдают два-три роскошных кадра, на которые ты любуешься и их же ловишь в объектив.
Ночь обрывается так же внезапно: вдруг прорываются шумные поливальные машины, и город стряхивает сон. А ты зарываешься в плед и греешься до часу или двух, набрав себе апельсинов долгой ночи, растянувшейся медовой каплей на ложке.
фото вечером
