Стальная роза

[Ahriman_Aconite]

Эта история стоила мне почти бессонной ночи. Толкнули на ее создание два примера. Давайте поиграем в филолога? Здесь очень много символов. Есть и пара стилистических приемов.
Итак: в данной истории – ровно 20 символов и подсказок. Сумеете ли вы их расшифровать?
И два вопроса: о чем эта сказка? Кто больше виноват в том, что произошло?
13.08.09.
Стальная роза
Сказка-предостережение
«Уж лучше будь один,
Чем вместе с кем попало».
Омар Хайям

Тяжелые капли дождя сползали по толстому потному стеклу, и только красные сполохи герани нетающим алым пламенем расплывались по отражению. Она сидела у окна и легко взмахивала кисточкой: так возникал пейзаж у моря, куда они когда-то ездили отдыхать. Рыжая, лимонная, сиена желтая и кобальт заканчивались, кюветы почти опустели. Нетронутыми стояли только черный и серый. Она смеялась с тонкого листа, еще не подведенная тушью: расплывчатый призрак, не более.
Он торчал у компьютера: выпустили новую игру, и, конечно же, он будет первым, кто оценит ее. А наутро напишет отчет: как геймплей, что надо дописать и дополнить, как ведет себя камера и какое управление.
Она рассмеялась и быстро накидала тушью: фигура у компа, сосредоточенно истребляющая врагов, была весьма карикатурна.
Он пришел выпить чая через час. Она поставила перед ним большую кружку на литр, и он взялся за бутерброды.
Улыбаясь, она придвинула к нему рисунок: он рассмеялся - так похоже изобразила.
- Очень здорово вышло, это я так сижу? - он чуть-чуть улыбнулся и нежно поцеловал ее. - Ты молодец, схватываешь все очень верно! Ты мой ангел вдохновения!
Она звонко рассмеялась в ответ и упорхнула прочь из их маленькой кухни, по дороге прихватив тубус с рисунками формата А3 и свои беличьи кисточки.
Он мечтательно зажмурился, устроился за любимым компьютером и продолжил убивать.
Она впорхнула вечером, принесла небольшой пакет с продуктами: минеральная вода, овощи и небольшой кусок мяса. Дождь лить перестал, за окном играло всеми цветами радуги яркое, искристое солнце, разливая медовые лучи по всему небу. Герань вспыхнула лавовым алым, нестерпимо прекрасная на подоконнике. Ее глаза зажглись, и поверх разделочной доски легли две кисточки.
Он пришел к ужину, глядя, как в стаканчике для акварели плавают алые лепестки, и дрейфуют эти киноварные облачка-айсберги в северной ледовитой минеральной воде.
Алые солнца застыли во всем великолепии на еще не просохшей бумаге.
- У тебя замечательное цветовое решение, милая, - он с восхищением смотрел на цветы, застывшие закатной пеной. - Ты художник, да каких поискать!
Она в ответ тихо рассмеялась и сказала:
- Когда-нибудь я сумею досидеть до рассвета и нарисовать те же цветы с первыми летними соловьями.
- Я буду слушать соловьев вместе с тобой, я люблю пение птиц, особенно утром! - он поцеловал ее и ушел в их крошечную спальню.
Чуть позже она присоединилась к нему. Он еще долгое время сидел и учился играть на скрипке, а она подпевала. Иногда он спотыкался и неверно ловил ритм, но ей это не казалось таким уж зазорным, ведь он тоже хотел развиваться, и мог делать ошибки. Это же естественно, учиться и стремиться. Мелодия, тихая, с рефреном и вокализом, уносила их в завтра, и они долго размышляли о том, каким будет это завтра, пока что все в клочках запоздалой ночи.
Легли они только в три ночи, когда густая синяя железоокислая ночь набирала цвет, и так тяжело было мешать ее кистью.
На утро она сидела за столом и снова готовила ему завтрак: это здесь, это с собой. Утро было яркое, персиковое с абрикосовыми дольками подсвеченных солнцем крыш, изумрудное там, где на асфальт ложились косые стежки трав. Вдохновение летело пушинками тополиных перьев, застревало пыльцой в лужах, оседало пылью на городские трамваи. Один из них скоро унесет на работу любимого.
Она подхватила тубус, кинула беличьи кисти и выбежала в лето.
...Вечер задался: поручили рисовать Симбу для новой серии раскрасок, а она не выдержала и нарисовала еще одну картинку с Симбой, раскрасив его в песок и янтарь.
И она совсем не обратила внимания на то, что на часах уже девять вечера, а его все еще нет.
Он пришел в десять. Она рисовала узоры сломанных и выкинутых на берег морем гвоздик. Кисточка шла по бумаге дергано и неровно, раскидывая вокруг грязные капельки черной туши, делавшей бумагу непроглядным космосом.
Кинув кисточку, она рванула к нему, с тревогой в ярких, мягкой пастели глазах.
- Где ты был?!
- Здравствуй, - он бросил сумку на табуретку, чеканно расшнуровал ботинки, сразу сполоснув их в ванной.
- Я же волнуюсь... Ответь мне, прошу тебя! - она была уже в ванной.
- Я сделал сегодня важную операцию. Помнишь, рекламировали: замени сердце сталью? - он продолжил: почистил куртку, положил и ее.
Она потрясенно застыла, испуганно глядя на него: как ты мог?!
- У нас все начальство сделало, очень модно делать такую операцию, надо быть сильным и крутым, чтобы на это решиться, - он вынул из сумки пластмассовую коробочку. - Убери этот кусок мяса в морозилку.
Она застыла в болезненной, искривленной позе. В глазах плескалась страшная, невыразимая боль. Раньше, едва она делала так, он сразу несся к ней, подхватывал и тихо обнимал, вовсю сочувствуя.
Теперь же - не пошевелился.
Она продолжала смотреть на него.
Он не двинулся с места.
- Убери этот кусок мяса в морозилку, - ровным голосом повторил он. - Живее, чего ждать?
Она безропотно взяла заветную коробочку и кинула ее в морозилку. Глаза побледнели, руки медленно резали салат.
- Ну как там, еда готова? - нетерпеливо спросил он, уткнувшись носом в новый ноутбук.
- Откуда у тебя деньги на ноутбук? - удивилась она, в очередной раз приподнимая и опуская нож.
- Всегда были, да и сейчас премию получил за эту операцию с сердцем, - жестко отрезал он, прокручивая ленту новостей экономической компании.
Она на мгновение замерла, как убитая.
- То есть... Мы могли бы и не жить вот так вот?
- Да. Ты знаешь, кто мой отец? - она только сейчас увидела, что на нем костюм от Версаче, а на руке блестят самые дорогие часы на свете.
Первой ее мыслью было то, что ее постоянно и долго обманывали. Она отправила помидоры в миску, которую они с ним так долго и мучительно выбирали вместе, подбирая под интерьер кухоньки, сгрузила туда базилик, выторгованный у бабульки на углу, и швырнула салат к нему, возле ноутбука.
Фиолетовый кустик базилика надолго задержался в его руке, второй он крутил колесико мышки.
- Что так неласково?
- А вот ничего! - она рванула с планшета акварельный лист, сжала в руке: черной тушью показался когтистый палец и легкое, еще сиреневое облачко травы.
Он пожал плечами, и просто продолжил изучать новости.
А утром увидел в раковине разводы от ярких, уже несмываемых красок: желтая, лимонная, кирпичная, индийский красный, охра, кобальт фиолетовый. Решив, что вечером она уберет тут, он бесстрастно надел костюм и ушел на работу.
Она не приготовила ему завтрак. Весь день она провалялась в постели с температурой, а он даже не позвонил ей. Краски лежали на тумбочке, пустые могилы кюветов - под ванной. Она пыталась рисовать, но серый стальной цвет не сходил с ее яркой, прежде праздничной акварели. На работе звонили: она выползла в халате к монитору, накидала сообщение, отправив последние яркие эскизы через сканер по электронной почте, после чего зарылась в кровать с матэ и диском мультфильмов.
Кровать все еще пахла его простеньким одеколоном. Придет, наверняка купит себе что-нибудь самое дорогое в самом фешенебельном салоне.
"Ложь", - тихо проговорила она, запустив калебас в Тома и Джерри.
Трудно было осознавать, что он всю ее любовь ей солгал. И жизнь, выходит, тоже?
"Нет. Прости меня, тот, другой," - она взглянула на сердце, словно оно было тем, что единственное осталось от него.
Их два? Вполне может быть.
На кухне безнадежно сохла подаренная им позавчера роза. Она так хотела сегодня снова послушать его скрипку, посмотреть на его улыбку, нарисовать новую, красивую и яркую акварель.
Медленное умирание настигало ее сердце. Она сжала платье там, где оно было, метнулась в сторону, кинулась, смахнув с подоконника герань, в момент оплывшую драными лепестками, и засела в углу, сжимая в руках пластмассовую коробочку.
Глаза были мокрые от слез.
"Прости. И как можно скорее забудь. Я не смогу оставаться с тобой - таким. Прости. Прощай".
Он пришел ровно в 19.30: ровно час занимала дорога от дома до работы. В руках у него был дежурный стог из 21 розы.
Так же дежурно и скучно он выдал ей эту охапку цветов.
- Я нарисовала новую акварель, - сказала она, вылезая из комнаты с кальянной трубкой в руке: запах мятного дыма висел в воздухе. Она положила перед ним чистый серый лист с огромным алым пятном в серединке.
- Хорошо.
- Я приготовила тебе ужин, он на столе, - тихо сказала она.
- Угу.
- Это отвечает сердце или ты?! Зачем ты убил себя? - вскричала она.
- Ага, - безучастно ответил он.
- Почему ты так односложно отвечаешь? Ты не желаешь со мной общаться? - в отчаянии она бросилась обнимать его, но он только мягко отстранил ее.
- Извини, я занят, ужинать буду только через полтора часа, - и прошел в свою комнату.
И она обозлилась.
- Тебе нравятся макароны? Вы, богачи, такого не едите, я знаю, - подколола она его, злясь.
- Угу. Хорошо.
- А как тебе мясо? - в свою очередь, спросила она его.
- Хорошо.
Она медленно, как собирается капать со сталактита вода, встала из-за стола и достала из мойки пластмассовую коробочку.
- Приятного аппетита, - сказала она, поставив перед ним ее. - Завтра после работы приходи, будем гулять в нашем парке.
Всю ночь она провела без сна. Он вообще не ложился, только торчал перед синим экраном монитора, и все работал над какой-то программой.
Ее слезы капали на металл: перед ней лежал бесформенный кусок, и ее задачей было сделать из него... одну вещь.
Она положила сверток перед кроватью и собралась на работу еще раньше, потом подумала и забрала сюрприз.
- Ты опоздала.
- Я знаю, этого больше не повторится.
Они шли под руку, и весна тихо напевала им песню любви. Вовсю бежали ручьи, слякоть никого уже не удивляла, на ветвях сидели птицы и мило щебетали.
Пройдя несколько метров и слушая одно и то же "хорошо", она остановилась и вдруг встала перед ним.
- Это тебе, - в ее руках был картонный сверток.
- Угу, - сказал он и убрал сверток.
- Посмотри, пожалуйста.
- Ага, - он развернул сверток и увидел изящную розу, выполненную из листовой стали. Тонкие шипы предостерегающе блестели на массивном стебле.
- Где, как заржавленные гвозди,
Затуплены о дно ночей,
Срываются ртути капли
Из бессердечных, сухих очей.
Прощай, - она неторопливой походкой удалилась.
Он смотрел ей вслед, отмечал, как заполняются водой ее следы и наблюдал, что ее силуэт почему-то мутнеет и расплывается.
На розу лились соленые капли.
- Шеф говорил, завтра можно будет поставить вместо глаз фоторецепторы, - так же безучастно сказал он, разворачиваясь.