Er ist bestimmt wiederkommen!
Тонкая струйка воды набухла на потолке, словно почка на весеннем дереве, стала разрастаться уродливой мозолью. Мечтатель подставил широко раскрытую ладонь в толще солнечного столба, падающего из распахнутого окна, и поймал на ладони первые грязные капли с примесью талого снега. Точно, это крыша так течет. Чего тут удивительного, подумал Мечтатель, смахивая капли на стадо акварелей под кроватью.
Матрас в уголке пропах соломой, которой был набит. Летом Мечтатель переносил мольберт на крышу и подолгу вычерчивал причудливые облака, разглядывая Москву с птичьего полета, из широченных окон мастерской. Он даже спускался иногда с рюкзаком на спине, вынося вниз чайник, кипяток и свечи. Неизменная аромалампа с маслом бергамота тоже съезжала вниз не его спине.
Тут чай пах по-особому. Он был заварен из рассвета, сливок ночи, слегка отдавал горячим битумом и пах излучиной реки в Серебряном бору, приукрашенной белой пушистой дымкой остывающего города. Дразнящий дерзкий бергамот большим искряным драконом огней ночного МКАДа усаживался напротив и подолгу полоскал свои длинные размашистые усы в чашке горячего чая, вытягивая из него то аромат жасмина с московских улиц, то терпкий запах кленового выпущенного листа, то липовый цвет, сушеный на зиму. Опьянял запах ночной сирени, слегка прогорклый к концу мая. Оглушительно отцветали каштаны: огромные поля мотыльков расположились на отдых на земле, распустив усики и белые мелкие крылышки. Теплые сливки июньских ночей опьяняли душу, кутая ее в черную вуаль сна. Густая переливчато-изумрудная ночь накрывала своими крыльями летучей мыши. Поднимался гигант из-под фонарей рыжего часа Быка, и обдавало ночной свежестью, пахнущей канализацией и стоялой водой.
А потом Бергамот испарялся вместе с последним огоньком на коротком фитильке. Свертывался в скромный белый кулек, растекаясь "слоновьей ногой".
А Мечтатель весело улыбался и поднимался вверх, а закатное солнце плавилось в лужах на крыше кусочком сливочного масла. Пару раз плеснуло крыльями пламя зеленых листьев, продетое сквозь солнечные лучи, и стухал день, вымирал на пригорке спящим котенком, разваливаясь на бок, вытягивая лапы и топчась по дивану или крыше.
В беспорядке раскидывал Мечтатель одежду по кровати, хрустя по ночам аппетитной соломой.
Иногда к нему залетали голуби. Трепетное закатное солнце вышпиливало очертания белых крыльев, показывая, как кончики неравномерно красит розовато-алым.
Проникновенность этих бессонных ночей. А не рассказать ли их по капелькам? Переливая-переплескивая по ладони тончайшими капельками алой, медвяной и просто прозрачной росы твоих снов на кончиках игл-листьев, сабель-травинок?
Поведай мне про ветер на крыше. Расскажи о маленьких его смертях между ступенек лесенки наверх, к крыше и комнатушке с матрасом. Расскажи о провисших над домом тучах. Передай мне часть отпавшей от потолка штукатурки.
Не молчи, Мечтатель! Двумя волшебными крыльями плещется пламя твоей души, и серым плащом накрывает ее будний день. Чернота ночи проступает пятнами газовой сажи, и только прохаживается по краю сознания пятнышко-ленточка длиною в километры.
Она тянется клейким медом по настоящему, эта лента-время.
Ты, раннее ненавидевший четкие рамки, теперь ненавидешь смазанность секунд. Кисточка движется вяло, словно навеки застряла в киселе мыслей и чувств. Тонкое полотно остается почти пустым, но вот полетели стришки один за другим, выплетая сложную канву, показывая тень, ракурс, теплые и холодные тона и море чего ещё.
Звездным плащом скачут звезды над твоей головой.
Твой мир так приближенно отточен и так широк. Нетающие градины иных миров накрепко засели в нем, подобно мухам в янтаре, и распахнуто в ночь окно.
А мы размышляем о рассвете, поедая яблоки на подоконнике у спуска на крышу.
Этот беспечный мир! Тогда еще никто не знал про разбитое мальчишками окно раздевалки и про закопанную во дворе весну. Мечтатель рылся в черной, зернистой земле до тех пор, пока не показывался зеленый лепесточек весеннего пламени. Белый корешок у прикрытого коричневым шлемиком семени торчал вниз, и все это походило на вздыбленную пену.
А потом долгая лодочка шкурки просто оседала на землю.
А огрызки твоих зеленых яблок просто сыплются на землю ровной стаей, покрывая крышу. Ты звонко смеешься вслед ветру и пускаешь в комнату целую свору солнечных лучей, бликов и наливистых рефлексов, а еще заливистых трелей. Тонкая вязь переплетается перед тобой.
А Мечтатель все равно макает пальцы в торт и слизывает взбитые сливки. Он вообще дико неаккуратен, художник-писатель и много кто еще.
А вечером снова подсветят Белый дом. А он все так же будет сидеть на вершине лестницы, поедать тортик и наблюдать за бликами в огромной мастерской, где внизу дремлет череп шерстистого носорога, а наверху живет акварель.
И только четкие удары опушенной кошачьей лапы по свернутым картинам вдалеке вторят плавному, без стремнин, течению мыслей.
Такие вечера, в которые зреют сумерки, не повторяются.
Запах рисованых лип.
Матрас в уголке пропах соломой, которой был набит. Летом Мечтатель переносил мольберт на крышу и подолгу вычерчивал причудливые облака, разглядывая Москву с птичьего полета, из широченных окон мастерской. Он даже спускался иногда с рюкзаком на спине, вынося вниз чайник, кипяток и свечи. Неизменная аромалампа с маслом бергамота тоже съезжала вниз не его спине.
Тут чай пах по-особому. Он был заварен из рассвета, сливок ночи, слегка отдавал горячим битумом и пах излучиной реки в Серебряном бору, приукрашенной белой пушистой дымкой остывающего города. Дразнящий дерзкий бергамот большим искряным драконом огней ночного МКАДа усаживался напротив и подолгу полоскал свои длинные размашистые усы в чашке горячего чая, вытягивая из него то аромат жасмина с московских улиц, то терпкий запах кленового выпущенного листа, то липовый цвет, сушеный на зиму. Опьянял запах ночной сирени, слегка прогорклый к концу мая. Оглушительно отцветали каштаны: огромные поля мотыльков расположились на отдых на земле, распустив усики и белые мелкие крылышки. Теплые сливки июньских ночей опьяняли душу, кутая ее в черную вуаль сна. Густая переливчато-изумрудная ночь накрывала своими крыльями летучей мыши. Поднимался гигант из-под фонарей рыжего часа Быка, и обдавало ночной свежестью, пахнущей канализацией и стоялой водой.
А потом Бергамот испарялся вместе с последним огоньком на коротком фитильке. Свертывался в скромный белый кулек, растекаясь "слоновьей ногой".
А Мечтатель весело улыбался и поднимался вверх, а закатное солнце плавилось в лужах на крыше кусочком сливочного масла. Пару раз плеснуло крыльями пламя зеленых листьев, продетое сквозь солнечные лучи, и стухал день, вымирал на пригорке спящим котенком, разваливаясь на бок, вытягивая лапы и топчась по дивану или крыше.
В беспорядке раскидывал Мечтатель одежду по кровати, хрустя по ночам аппетитной соломой.
Иногда к нему залетали голуби. Трепетное закатное солнце вышпиливало очертания белых крыльев, показывая, как кончики неравномерно красит розовато-алым.
Проникновенность этих бессонных ночей. А не рассказать ли их по капелькам? Переливая-переплескивая по ладони тончайшими капельками алой, медвяной и просто прозрачной росы твоих снов на кончиках игл-листьев, сабель-травинок?
Поведай мне про ветер на крыше. Расскажи о маленьких его смертях между ступенек лесенки наверх, к крыше и комнатушке с матрасом. Расскажи о провисших над домом тучах. Передай мне часть отпавшей от потолка штукатурки.
Не молчи, Мечтатель! Двумя волшебными крыльями плещется пламя твоей души, и серым плащом накрывает ее будний день. Чернота ночи проступает пятнами газовой сажи, и только прохаживается по краю сознания пятнышко-ленточка длиною в километры.
Она тянется клейким медом по настоящему, эта лента-время.
Ты, раннее ненавидевший четкие рамки, теперь ненавидешь смазанность секунд. Кисточка движется вяло, словно навеки застряла в киселе мыслей и чувств. Тонкое полотно остается почти пустым, но вот полетели стришки один за другим, выплетая сложную канву, показывая тень, ракурс, теплые и холодные тона и море чего ещё.
Звездным плащом скачут звезды над твоей головой.
Твой мир так приближенно отточен и так широк. Нетающие градины иных миров накрепко засели в нем, подобно мухам в янтаре, и распахнуто в ночь окно.
А мы размышляем о рассвете, поедая яблоки на подоконнике у спуска на крышу.
Этот беспечный мир! Тогда еще никто не знал про разбитое мальчишками окно раздевалки и про закопанную во дворе весну. Мечтатель рылся в черной, зернистой земле до тех пор, пока не показывался зеленый лепесточек весеннего пламени. Белый корешок у прикрытого коричневым шлемиком семени торчал вниз, и все это походило на вздыбленную пену.
А потом долгая лодочка шкурки просто оседала на землю.
А огрызки твоих зеленых яблок просто сыплются на землю ровной стаей, покрывая крышу. Ты звонко смеешься вслед ветру и пускаешь в комнату целую свору солнечных лучей, бликов и наливистых рефлексов, а еще заливистых трелей. Тонкая вязь переплетается перед тобой.
А Мечтатель все равно макает пальцы в торт и слизывает взбитые сливки. Он вообще дико неаккуратен, художник-писатель и много кто еще.
А вечером снова подсветят Белый дом. А он все так же будет сидеть на вершине лестницы, поедать тортик и наблюдать за бликами в огромной мастерской, где внизу дремлет череп шерстистого носорога, а наверху живет акварель.
И только четкие удары опушенной кошачьей лапы по свернутым картинам вдалеке вторят плавному, без стремнин, течению мыслей.
Такие вечера, в которые зреют сумерки, не повторяются.
Запах рисованых лип.
-
-
01.04.2010 в 11:51Но ещё можно успеть.
Конь бьёт копытом ещё во дворе замка.
Ключи от комнат и от ворот ещё в руках, не забывших па.
В памяти свежи мелодии танцев и, в созвучие им, - облик её Графа.
Ещё ничего не случилось...
Пока ещё.
-
-
01.04.2010 в 15:03-
-
02.04.2010 в 15:10-
-
02.04.2010 в 22:42